По словам Булганина, бывшего председателя Совета министров СССР, а в то время министра вооруженных сил СССР, обычная информация в газетах о «приведении приговора в исполнение» Сталина не устраивала: он потребовал проведения публичной казни. Булганин вспоминал, что были составлены разнарядки: в каком городе кто из профессоров должен быть повешен.
Согласно другим источникам, казнь всех профессоров — на Лобном месте в Москве; нападение толпы на осужденных у здания суда; в момент казни – публикация письма виднейших евреев, адресованное Сталину, с осуждением врачей-убийц и с просьбой депортировать евреев в Сибирь и на Дальний Восток для спасения их от всенародного гнева.
О подготовке такого письма генеральным директором ТАСС Я.С. Хавинсоном, который потом печатался в газете «Правда» под псевдонимом М. Маринин, существуют многочисленные воспоминания. В составлении письма участвовали также академики М.Б. Митин и И.И. Минц. Все трое собирали подписи под письмом у виднейших представители науки, литературы и искусства еврейского происхождения. Письмо отказались подписать певец Марк Рейзен, генерал Яков Крейзер, профессор Аркадий Ерусалимский и писатели Вениамин Каверин и Илья Эренбург. Последний направил письмо Сталину, в котором выражал опасение, что подобное мероприятие отрицательно скажется на престиже СССР.
М.Рейзен, Я.Крейзер, В.Каверин, И.Эренбург
Н. Булганин, Конец 1970-х гг
Булганин подтверждал, что были готовы документы о высылке всех евреев в Сибирь и на Дальний Восток, в том числе, и на тех, кто составлял и подписывал верноподданническое письмо. Сам он получил от Сталина приказ подогнать к столице и другим крупным городам несколько сот военных эшелонов.
По его утверждению, не все из них должны были достигнуть станции назначения: планировалась организация крушений и нападения на эшелоны «народных мстителей».
Имеются свидетельства разных людей о бараках, построенных для депортированных евреев. Например, бывший начальник управления министерства соцобеспечения РСФСР Ольга Ивановна Голобородько осенью 1952 года случайно узнала в Совете Министров, что в Биробиджане «готовят бараки под евреев, выселяемых из центральных городов».
Писателю Владимиру Орлову и поэту Семену Когану, когда они в 1966 году ездили по пионерским лагерям Дальнего Востока, секретарь Хабаровского крайкома комсомола Латышев показал приземистый, длинный барак с маленькими окошками под самой крышей. По просеке, насколько хватало глаз, уходили вдаль такие же мрачные сооружения. « Здесь их целый город» — сказал Латышев. «Лагерь?»- спросил Семен. «Лагерь, только не для пионеров, а для вас – евреев»,- выдавил Латышев.
Е.Тарле
Академик Е.В. Тарле рассказывал, что «евреев планировалось вывезти в марте-апреле 1953 года в Сибирь, где их ждали наспех сооруженные бараки со стенами в одну доску, и первые потери по ориентировочным подсчетам должны были составить 30-40 процентов.<…> Операция была разработана во всех подробностях: уже было назначено, кому погибнуть «от народного гнева», кому достанутся коллекции московских и ленинградских евреев-коллекционеров, а кому – их освобождающиеся квартиры».
Галина Осиповна Казакевич, вдова писателя Э.Г. Казакевича, рассказывала:
«Нам было известно о планах депортации евреев. Муж знал, что в местах весьма отдаленных строятся бараки для евреев, которых выселят из Москвы, Ленинграда, Киева, Минска и других городов.
Г.Казакевич
В эти бараки евреи будут вышвырнуты так же быстро, жестоко и безжалостно, как вышвыривали до них людей других национальностей — подобный опыт уже был. Эта операция будет поручена Маленкову. Впоследствии он, как его предшественники Ягода и Ежов, будет обвинен в жестокостях и примерно за них наказан. Мой муж предполагал, что, наказав Маленкова, Сталин, якобы исправляя последствия маленковских зверств, вернет десяток-другой знаменитых евреев из ссылки и тем самым «закроет вопрос», в который раз представ перед советским народом отцом и благодетелем».
Профессор Юрий Борев, в своей книге приводит фрагмент беседы с И.Г. Эренбургом, которому Хрущев поведал, как «вождь наставлял:
«Нужно, чтобы при их выселении в подворотнях происходили расправы. Нужно дать излиться народному гневу». Утверждая план депортации, Сталин распорядился: До места должно доехать не больше половины. По дороге планировались нападения возмущенного народа на эшелоны и убийства депортируемых. Ю. Борев вспоминал также, что один из старых железнодорожников, живущий в Ташкенте, рассказывал ему, как в конце февраля 1953 года готовили вагоны для высылки евреев и уже были составлены списки выселяемых, о чем ему сообщил начальник областного МГБ.
Подготовку теоретического труда по идеологическому обоснованию депортации евреев Сталин поручил доктору философских наук Дмитрию Ивановичу Чеснокову, который дружил с сыном Жданова в бытность того мужем Светланы Аллилуевой. Он как-то подсунул Сталину книгу Чеснокова о советском государстве, в которой Сталин упоминался чуть ли не в каждом абзаце. Юрий Жданов включил Чеснокова в число приглашенных на день рождения Светланы и представил на нем Сталину Чеснокова.
Вскоре Сталин поручил Чеснокову подготовить обоснование высылки евреев. К началу февраля 1953 года труд под названием «Почему необходимо выселить евреев из промышленных районов страны» был закончен, одобрен Сталиным и отпечатан в типографии МВД СССР. Миллионный тираж поступил на склад органов государственной безопасности, а в редакциях центральных газет уже были подготовлены положительные рецензии на этот труд. Поощрением Чеснокова за хорошую работу стало назначение его главным редактором журнала «Большевик» («Коммунист»), избрание на XIX съезде КПСС в президиум ЦК. После смерти Сталина Чесноков был секретарем обкома, а затем председателем госкомитета по радио и телевидению.
Эренбург решил попытаться дезавуировать эту затею руками того, кто всё это и затеял. Он решил обратиться к самому Сталину. Письмо было написано 3 февраля. Сталину оставалось жить почти месяц. Ему донесли о «заминке» и о письме Эренбурга. Это, конечно, не могло остановить его. Он никому из «непокорных» евреев не позволил уклониться от подписания письма, даже Кагановичу.
Но, возможно, эта заминка или во время этой заминки Сталин почувствовал, что никто не разделяет его стремления развязать новую войну. Даже его «дрессированные евреи» проявили непослушание. Ещё больше Сталина, как вспоминает Хрущев, озадачило то, что «рабочие после смены не берут дубинки и не идут избивать евреев». То есть в стране стихийно не начались еврейские погромы.
Не исключено, что всё это подвигло Сталина изменить сценарий, который был рассчитан на абсолютное послушание. Сталин был осторожен. Умел выжидать. Из второго варианта «Письма в редакцию Правды», написанного под диктовку Сталина, внятно следует, что всем планам на расправу с еврейским населением страны дается отбой. Но генеральный план оставался в силе, менялась только тактика. Сталин пришел к выводу, что текст первой редакции «обращения» политически преждевременен.
Бенедикт Сарнов не сомневался в том, что Эренбург ясно увидел, «куда влечет нас рок событий», и попытался, если не остановить, так хоть задержать это стремительное скатывание страны к самому краю пропасти. Нет, то, что разглядел Эренбург, стало бы лишь началом конца, который готовил Сталин, сам того не понимая, не только евреям – всему человечеству. Решено было изменить — нет, не генеральный план, а только тактику. Всего лишь задержать стремительный, бешеный ход событий. Но эта задержка оказалась спасительной для миллионов людей.
Костырченко пишет, что единственным «документальным» подтверждением якобы уже детально подготовленной депортации евреев служит напечатанный сначала в США («Еврейский мир», N.Y., 11.03.99), а потом и в России («Известия», 9.01.01) фрагмент письма еврейской общественности советскому руководству с просьбой защитить евреев от вызванного «преступлениями врачей-убийц» «справедливого» гнева советского народа, направив их «на освоение… просторов Восточной Сибири, Дальнего Востока и Крайнего Севера».
Бенедикт Сарнов показал, что на самом деле Костырченко привел ссылки на поздние перепечатки письма, найденного в президентском (бывшем сталинском) архиве. Впервые же это письмо было опубликовано полностью в первом номере журнала «Источник» за 1997 год. В том же номере «Источника» был опубликован и текст второго письма, отредактированного под диктовку Сталина.
А что же служило источником многочисленных сообщений о принятом советскими властями решении депортировать в Сибирь все еврейское население страны? Такие сообщения регулярно появлялись на страницах еврейских изданий (в первую очередь в Израиле, США и Великобритании) в течение 1949–1952 годов. Появление подобной информации Костырченко объясняет пропагандистским давлением, который с конца 1949 года стали оказывать на СССР израильские руководители, стремившиеся таким образом побудить Сталина пойти навстречу их требованиям разрешить массовую эмиграцию евреев из СССР.
Посланник Израиля в СССР Намир информировал министра иностранных дел М. Шарета о том, что советские евреи «живут в страхе и неуверенности в завтрашнем дне» и «многие» из них «опасаются, что скоро начнется депортация из Москвы». Новый, еще больший всплеск тревожных толков о депортации произошел после публикации в печати сообщения ТАСС от 13 января 1953 г. об аресте «врачей-вредителей» и развертывания их пропагандистской травли. В оценке этого события новым посланником Израиля Эльяшивом появляется упоминание о возможной войне: «Вся миссия очень опечалена сегодняшним сообщением. В случае войны может быть решено всех евреев выслать в Сибирь, и этот процесс явится подготовкой общественного мнения».
К сожалению, сегодня об этом помнят не только евреи: в Москве свободно продаются и активно покупаются книги Проханова, в том числе, «Человек звезды», где содержится прямой призыв реализовать планы Сталина — устроить геноцид евреев СССР в 1953 году.
Книгу Марка Аврутина «Катастрофа – наше прошлое или будущее?», ISBN 978-3-941464-70-4_ можно заказать по E-mail redaktion@cdialog.org
Пятница, 18 Декабря 2015 г. 09:33 + в цитатник
Альберт Шамес mail:felixsh1@zahav.net.il
(Ретрансляция)
Свидетельство современника.
Михаил Зорин
Я пишу как современник тех событий, которые теперь изучают историки. К весне 1953 года я уже был бывшим корреспондентом «Литературной газеты» по всей Прибалтике: сняли после публикации в «Правде» 25 февраля 1952 года статьи за подписью «Группа читателей» по поводу романа В. Лациса «К новому берегу». За «Группой читателей» стояли Сталин, Молотов, Маленков, Берия, как было установлено еще 10-15 лет назад.
Однако вернемся к статье о депортации евреев. В декабре 1952 года мне позвонил друг нашей семьи Карл Мартынович Граудин — член ЦК компартии Латвии, начальник полит-отдела Прибалтийской железной дороги, бывший корреспондент «Правды» по Латвии в первые послевоенные годы.
— Миша, нет ли у тебя настроения погулять в Верманском парке? Рад буду тебя видеть, — сказал Карл.
Карл Граудин встретил меня на дорожке парка и начал:
— Мне необходимо тебе кое-что сказать… Вчера я провожал Бориса Полевого (Карл дру-жил с Полевым), и вот что он мне поведал… Ты только не волнуйся, Борис сказал, что го-товится операция еще страшней, чем с народами Кавказа… Готовится депортация всех ев-реев на Дальний Восток.
— Это произойдет и в Латвии? — спросил я Карла.
— Везде, в том числе и в Латвии, — ответил он.
Карл любил выпить, и мы зашли в ресторан «Кавказ», где его хорошо знали.
— Что же делать? — спросил я друга.
— Ума не приложу, куда ехать… Будут снимать и в поездах, требовать паспорта, но тебе не нужен паспорт… Во всяком случае, надо быть готовым.
По словам Бориса Полевого (он работал в «Правде» и был близок к высшим партийным кругам), был создан штаб во главе с Сусловым, который и готовил эту операцию.
Зима проходила в тревоге и горьких раздумьях.
Карл Граудин почти каждый вечер звонил. Моя судьба осложнялась еще и тем, что я был заклейменным журналистом Михаилом Зориным.Зорин — мой литературный псевдоним, под этой фамилией я публиковался в «Литгазете» и других изданиях, а по паспорту я Симхович МихаилИзраилевич. Моя семья — это жена, литератор, переводчица с идиша Шулькина Ида Захаровна, моя мать, женщина преклонного возраста, Фаня Моисеевна Симхович, сын Захар, школьник, старший брат — доктор-рентгенолог Залман Израилевич, старший научный сотрудник института травматологии в Риге, и младший брат Илья Из-раилевич — известный артист цирка, дрессировщик медведей (на афишах писали: Леонид Дубровский — первый еврейский укротитель медведей).
Я заказал телефонный разговор с младшим братом Ильей (он гастролировал в Саратове) и рассказал ему о наших опасениях. Дело в том, что Илья был женат на русской, кроме того он разъезжал по стране.
— В цирке нет антисемитизма, — сказал он. — Меня никто не тронет, — в этом он был убеж-ден. — Я в цирке — Дубровский.
А у жены моей Иды брат Абрам Захарович был директором ремесленного училища, он участник войны, как и мы. Словом, вся наша большая семья жила в тревогах и волнениях.
События назревали грозно. 18 февраля 1953 года был арестован коммунист, член партий-ной организации Союза писателей Латвии профессор Макс Юрьевич Шау-Анин. Ему шел шестьдесят девятый год; полуслепой литератор, в годы буржуазной Латвии он был боль-шим другом Советского Союза, активно работал во время войны в Еврейском комитете защиты мира.
В Риге пошли аресты евреев. Примерно 20 февраля в Союзе писателей Латвии состоялось закрытое партийное собрание, на котором я присутствовал как член партии (вступил в компартию в 1942 году в армейской газете). Секретарь партбюро Карл Краулинь сказал: «В нашей среде много лет маскировал свое лицо сиониста Шау-Анин. Теперь он разобла-чен». Был снят с работы в ЦК партии Латвии друг нашей семьи главный редактор журнала «Блокнот агитатора» герой войны Исаак Соломонович Лившиц. Арестовали еврейского писателя Мовшу (Марка) Разумного. Арестовали участника гражданской войны в Испа-нии и Второй мировой войны Бориса Клеймана…
Мы с женой каждую ночь ждали ареста. На нашей площадке жил прокурор города Риги Романовский. Его сынишка школьного возраста приходил играть с нашим сыном. Как-то он сказал: «Папа говорит, что в Риге будет много свободных квартир, потому что аресту-ют всех евреев…».
Я с волнением ждал приезда из Москвы Карла Мартыновича Граудина. В конце февраля он позвонил, и мы, как всегда, встретились в парке. Вот что рассказал Карл. Он принимал участие в совещании руководителей железных дорог страны и начальников политотделов дорог. Руководил совещанием М.А. Суслов. Присутствовал Г.М. Маленков, но не высту-пал: сидел угрюмый и молчаливый. Суслов сказал, что в ближайшее время в стране будет проведена серьезная акция, к которой нужно готовиться руководителям железных дорог в отдаленных районах страны. Речь шла о Сибири, Казахстане, Оренбурге, Забайкалье. Слово «евреи» не произносилось. Суслов сказал, что за акцией, ее подготовкой и проведе-нием внимательно следит товарищ Сталин.
Карл Граудин пользовался большим уважением. Член ЦК партии Латвии, ученый, член-корреспондент Академии наук Латвии, журналист «Правды», блестяще владевший пером. На совещании он не выступал. Но после совещания его друг из партийных кругов Сибири сказал: «Речь идет о депортации евреев в наши сибирские края».
— Что с нами будет? — спросил я Карла.
— Ума не приложу… — повторял он.
Граудин рассказал, что он побывал в редакции «Правды», от которой в послевоенные го-ды был собкором в Латвии, и встретился с ее главным редактором Леонидом Ильичевым. Ильичев в разговоре касался предстоящей акции, но слово «евреи» тоже не произносил. Он заметил, что Латвия и особенно Литва — это «сионистские гнезда в Прибалтике». На прощание Ильичев подарил Граудину свою блестяще изданную монографию «Фридрих Энгельс».
Томительно шли дни февраля и марта. Директор Латгосиздата Петерис Баугис в один из таких дней рассказал нам, что был вызван в ЦК Латвии, где ему предложили уволить всех работников еврейской национальности и всем авторам-евреям вернуть рукописи.
Любопытно, что начальник политотдела Московской окружной дороги рассказал Грау-дину, что провели дезинфекцию в товарных вагонах огромного эшелона, в которых везли на Восток пленных немцев.
— Теперь эти эшелоны будут двигаться без остановок на Восток, за редким исключением для поездной прислуги, — сказал начальник политотдела.
В Москве Граудин, конечно же, встретился со своим другом Борисом Полевым (они в со-авторстве написали небольшую книжицу). Борис Николаевич горестно заметил, что по Москве ходят слухи о депортации евреев.
И вдруг неожиданность — в первых числах марта болезнь и скоропостижная смерть Стали-на!
31 марта я выехал в Москву. Пришел в редакцию «Литературной газеты». У всех членов редколлегии во главе с Симоновым, Рюриковым, Гулиа, Атаровым — перекошенные лица.
Я навестил семью Михаила Матусовского, с которым в Донбассе молодыми начинали ли-тературную жизнь. Миша жил в районе Сивцева вражка. Они с женой Женей рассказали, что каждую ночь ждали «гостей».
— Смотри, мы готовились к печальному отъезду… — Они показали мне валенки, тулупы, те-плые вещи, мешки для постели…
Миша скорбно качал головой. Он — известный поэт, участник войны, получивший тяже-лое ранение, большой друг Константина Симонова, написавший с ним поэму о революци-онном Луганске, член партии, жил в тревоге за свою семью, малолетних дочурок, за свою жену, бывшую с ним на фронте.
— Мы перезванивались каждую ночь с Алигер, Долматовским, Казакевичем, Гроссманом…
Казакевич — этот бесстрашный человек, боевой разведчик, любимец армии, автор военных книг, лауреат Сталинской премии, сказал Матусовскому: «Я им не дамся…». Что он имел в виду, говоря это, трудно сказать.
В ту пору дружбой с Казакевичем гордились многие писатели. Это можно судить по за-писям Твардовского, Юрия Олеши, упомянувшего его в книге «Ни дня без строчки…». Матусовский говорил мне, что Казакевич поделился своими тревогами с Олешей. Юрий Карлович — великий художник, затюканный в советское время как «исписавший себя пи-сатель богемного типа», сказал: «Если это случится, я тоже еврей…».
Матусовский рассказывал, что Василий Семенович Гроссман, который в то время жил на Беговой улице, почти не спал ночами. Гроссман — летописец войны, особенно Сталинград-ской битвы, человек мужества и отваги, чьи статьи, написанные во время войны, перепе-чатывались в США, Англии, распространялись листовками, сказал Матусовскому: «Они не остановятся ни перед кем…». Гроссман был просто потрясен в те дни.
А Москва словно потеряла чувство времени. 4 апреля вечером я поехал к Сергею Остро-вому. Сергей Островой — еврей, известный поэт. Едва я вошел в дом, он сказал:
— Только что сообщили — врачей освободили… Рюмина арестовали…
Когда я вернулся в Ригу, профессор Шау-Анин был освобожден, освобождены и другие евреи, широко известные в Латвии.
Карл Мартынович Граудин говорил потом в нашем доме:
— Я вас очень жалел и не все рассказывал… Когда я был на совещании в Центральном ко-митете партии, начальник политотдела Московской окружной дороги сообщил мне, что вагоны, в которых возили пленных немцев, так промыли дезинфекцией, что пробыть в ва-гоне пять-десять минут опасно для здоровья — кружится голова, болят и слезятся глаза, душит кашель, начинается рвота. И в этих вагонах собирались везти евреев! Нам с Харьей (русская жена Граудина, — М. З.) было вас жаль до боли…
В 1953 году после ареста Берии я и моя семья жили в Москве, в писательском доме в Лаврушинском переулке, № 17, в квартире писательницы Валерии Герасимовой — первой жены Александра Фадеева. И Герасимова рассказала нам, что Саша, как она называла Фа-деева, в один из февральских дней ей сказал, что «замышляется страшная акция против евреев…». Как известно, после развода с Фадеевым Валерия Герасимова вышла замуж за Бориса Левина — талантливого писателя, погибшего во время финской войны. У нее остал-ся ребенок, рожденный уже после гибели Левина, — девочка Анечка.
— А в нашем доме, — говорила Валерия Анатольевна, — столько писателей-евреев — Кирса-нов, Каверин, семья Михаила Голодного, поэт Юрий Левитанский, Кирилл Левин… Даже Миша Светлов готовился к худшему.
И еще одно доказательство, что такая акция готовилась. Граудин рассказал, что он как на-чальник политотдела Прибалтийской железной дороги (то есть Латвии, Литвы и Эстонии) получил письмо из Центрального Комитета партии Советского Союза: по линии полит-управления министерства путей сообщения подготовить список лиц не коренной нацио-нальности — инженеров, техников, руководителей различных отраслей дороги, их домаш-ние адреса, номера телефонов. Насчет «лиц некоренной национальности» — это была мас-кировка. Более того, из Москвы приезжали сотрудники аппарата ЦК и политуправления, перечитали этот список и взяли с собой. Один из них даже заметил Граудину: «У вас на дороге все руководящие посты занимают не национальные кадры, а евреи…»
Сегодня в Москве, если она не уехала, должна проживать дочь Карла Мартыновича — Людмила Карловна Граудина, доктор филологических наук. Она знает о нашей дружбе с ее славным отцом. Живет там и семья Михаила Матусовского — Инна, Евгения. Живет дочь Валерии Герасимовой — Аня Шаргунова, которую мы знали ребенком.
Как сказал мне Вениамин Александрович Каверин (мы были связаны двадцатилетней дружбой): «Только смерть палача спасла евреев еще от одной трагедии».
Михаил Зорин, Рига.
This email has been checked for viruses by Avast antivirus software. http://www.avast.com
Израиль. Реперы бытия 
Пятница, 18 Декабря 2015 г. 09:33 + в цитатник
Альберт Шамес mail:felixsh1@zahav.net.il
(Ретрансляция)
Свидетельство современника.
Михаил Зорин
Я пишу как современник тех событий, которые теперь изучают историки. К весне 1953 года я уже был бывшим корреспондентом «Литературной газеты» по всей Прибалтике: сняли после публикации в «Правде» 25 февраля 1952 года статьи за подписью «Группа читателей» по поводу романа В. Лациса «К новому берегу». За «Группой читателей» стояли Сталин, Молотов, Маленков, Берия, как было установлено еще 10-15 лет назад.
Однако вернемся к статье о депортации евреев. В декабре 1952 года мне позвонил друг нашей семьи Карл Мартынович Граудин — член ЦК компартии Латвии, начальник полит-отдела Прибалтийской железной дороги, бывший корреспондент «Правды» по Латвии в первые послевоенные годы.
— Миша, нет ли у тебя настроения погулять в Верманском парке? Рад буду тебя видеть, — сказал Карл.
Карл Граудин встретил меня на дорожке парка и начал:
— Мне необходимо тебе кое-что сказать… Вчера я провожал Бориса Полевого (Карл дру-жил с Полевым), и вот что он мне поведал… Ты только не волнуйся, Борис сказал, что го-товится операция еще страшней, чем с народами Кавказа… Готовится депортация всех ев-реев на Дальний Восток.
— Это произойдет и в Латвии? — спросил я Карла.
— Везде, в том числе и в Латвии, — ответил он.
Карл любил выпить, и мы зашли в ресторан «Кавказ», где его хорошо знали.
— Что же делать? — спросил я друга.
— Ума не приложу, куда ехать… Будут снимать и в поездах, требовать паспорта, но тебе не нужен паспорт… Во всяком случае, надо быть готовым.
По словам Бориса Полевого (он работал в «Правде» и был близок к высшим партийным кругам), был создан штаб во главе с Сусловым, который и готовил эту операцию.
Зима проходила в тревоге и горьких раздумьях.
Карл Граудин почти каждый вечер звонил. Моя судьба осложнялась еще и тем, что я был заклейменным журналистом Михаилом Зориным.Зорин — мой литературный псевдоним, под этой фамилией я публиковался в «Литгазете» и других изданиях, а по паспорту я Симхович МихаилИзраилевич. Моя семья — это жена, литератор, переводчица с идиша Шулькина Ида Захаровна, моя мать, женщина преклонного возраста, Фаня Моисеевна Симхович, сын Захар, школьник, старший брат — доктор-рентгенолог Залман Израилевич, старший научный сотрудник института травматологии в Риге, и младший брат Илья Из-раилевич — известный артист цирка, дрессировщик медведей (на афишах писали: Леонид Дубровский — первый еврейский укротитель медведей).
Я заказал телефонный разговор с младшим братом Ильей (он гастролировал в Саратове) и рассказал ему о наших опасениях. Дело в том, что Илья был женат на русской, кроме того он разъезжал по стране.
— В цирке нет антисемитизма, — сказал он. — Меня никто не тронет, — в этом он был убеж-ден. — Я в цирке — Дубровский.
А у жены моей Иды брат Абрам Захарович был директором ремесленного училища, он участник войны, как и мы. Словом, вся наша большая семья жила в тревогах и волнениях.
События назревали грозно. 18 февраля 1953 года был арестован коммунист, член партий-ной организации Союза писателей Латвии профессор Макс Юрьевич Шау-Анин. Ему шел шестьдесят девятый год; полуслепой литератор, в годы буржуазной Латвии он был боль-шим другом Советского Союза, активно работал во время войны в Еврейском комитете защиты мира.
В Риге пошли аресты евреев. Примерно 20 февраля в Союзе писателей Латвии состоялось закрытое партийное собрание, на котором я присутствовал как член партии (вступил в компартию в 1942 году в армейской газете). Секретарь партбюро Карл Краулинь сказал: «В нашей среде много лет маскировал свое лицо сиониста Шау-Анин. Теперь он разобла-чен». Был снят с работы в ЦК партии Латвии друг нашей семьи главный редактор журнала «Блокнот агитатора» герой войны Исаак Соломонович Лившиц. Арестовали еврейского писателя Мовшу (Марка) Разумного. Арестовали участника гражданской войны в Испа-нии и Второй мировой войны Бориса Клеймана…
Мы с женой каждую ночь ждали ареста. На нашей площадке жил прокурор города Риги Романовский. Его сынишка школьного возраста приходил играть с нашим сыном. Как-то он сказал: «Папа говорит, что в Риге будет много свободных квартир, потому что аресту-ют всех евреев…».
Я с волнением ждал приезда из Москвы Карла Мартыновича Граудина. В конце февраля он позвонил, и мы, как всегда, встретились в парке. Вот что рассказал Карл. Он принимал участие в совещании руководителей железных дорог страны и начальников политотделов дорог. Руководил совещанием М.А. Суслов. Присутствовал Г.М. Маленков, но не высту-пал: сидел угрюмый и молчаливый. Суслов сказал, что в ближайшее время в стране будет проведена серьезная акция, к которой нужно готовиться руководителям железных дорог в отдаленных районах страны. Речь шла о Сибири, Казахстане, Оренбурге, Забайкалье. Слово «евреи» не произносилось. Суслов сказал, что за акцией, ее подготовкой и проведе-нием внимательно следит товарищ Сталин.
Карл Граудин пользовался большим уважением. Член ЦК партии Латвии, ученый, член-корреспондент Академии наук Латвии, журналист «Правды», блестяще владевший пером. На совещании он не выступал. Но после совещания его друг из партийных кругов Сибири сказал: «Речь идет о депортации евреев в наши сибирские края».
— Что с нами будет? — спросил я Карла.
— Ума не приложу… — повторял он.
Граудин рассказал, что он побывал в редакции «Правды», от которой в послевоенные го-ды был собкором в Латвии, и встретился с ее главным редактором Леонидом Ильичевым. Ильичев в разговоре касался предстоящей акции, но слово «евреи» тоже не произносил. Он заметил, что Латвия и особенно Литва — это «сионистские гнезда в Прибалтике». На прощание Ильичев подарил Граудину свою блестяще изданную монографию «Фридрих Энгельс».
Томительно шли дни февраля и марта. Директор Латгосиздата Петерис Баугис в один из таких дней рассказал нам, что был вызван в ЦК Латвии, где ему предложили уволить всех работников еврейской национальности и всем авторам-евреям вернуть рукописи.
Любопытно, что начальник политотдела Московской окружной дороги рассказал Грау-дину, что провели дезинфекцию в товарных вагонах огромного эшелона, в которых везли на Восток пленных немцев.
— Теперь эти эшелоны будут двигаться без остановок на Восток, за редким исключением для поездной прислуги, — сказал начальник политотдела.
В Москве Граудин, конечно же, встретился со своим другом Борисом Полевым (они в со-авторстве написали небольшую книжицу). Борис Николаевич горестно заметил, что по Москве ходят слухи о депортации евреев.
И вдруг неожиданность — в первых числах марта болезнь и скоропостижная смерть Стали-на!
31 марта я выехал в Москву. Пришел в редакцию «Литературной газеты». У всех членов редколлегии во главе с Симоновым, Рюриковым, Гулиа, Атаровым — перекошенные лица.
Я навестил семью Михаила Матусовского, с которым в Донбассе молодыми начинали ли-тературную жизнь. Миша жил в районе Сивцева вражка. Они с женой Женей рассказали, что каждую ночь ждали «гостей».
— Смотри, мы готовились к печальному отъезду… — Они показали мне валенки, тулупы, те-плые вещи, мешки для постели…
Миша скорбно качал головой. Он — известный поэт, участник войны, получивший тяже-лое ранение, большой друг Константина Симонова, написавший с ним поэму о революци-онном Луганске, член партии, жил в тревоге за свою семью, малолетних дочурок, за свою жену, бывшую с ним на фронте.
— Мы перезванивались каждую ночь с Алигер, Долматовским, Казакевичем, Гроссманом…
Казакевич — этот бесстрашный человек, боевой разведчик, любимец армии, автор военных книг, лауреат Сталинской премии, сказал Матусовскому: «Я им не дамся…». Что он имел в виду, говоря это, трудно сказать.
В ту пору дружбой с Казакевичем гордились многие писатели. Это можно судить по за-писям Твардовского, Юрия Олеши, упомянувшего его в книге «Ни дня без строчки…». Матусовский говорил мне, что Казакевич поделился своими тревогами с Олешей. Юрий Карлович — великий художник, затюканный в советское время как «исписавший себя пи-сатель богемного типа», сказал: «Если это случится, я тоже еврей…».
Матусовский рассказывал, что Василий Семенович Гроссман, который в то время жил на Беговой улице, почти не спал ночами. Гроссман — летописец войны, особенно Сталинград-ской битвы, человек мужества и отваги, чьи статьи, написанные во время войны, перепе-чатывались в США, Англии, распространялись листовками, сказал Матусовскому: «Они не остановятся ни перед кем…». Гроссман был просто потрясен в те дни.
А Москва словно потеряла чувство времени. 4 апреля вечером я поехал к Сергею Остро-вому. Сергей Островой — еврей, известный поэт. Едва я вошел в дом, он сказал:
— Только что сообщили — врачей освободили… Рюмина арестовали…
Когда я вернулся в Ригу, профессор Шау-Анин был освобожден, освобождены и другие евреи, широко известные в Латвии.
Карл Мартынович Граудин говорил потом в нашем доме:
— Я вас очень жалел и не все рассказывал… Когда я был на совещании в Центральном ко-митете партии, начальник политотдела Московской окружной дороги сообщил мне, что вагоны, в которых возили пленных немцев, так промыли дезинфекцией, что пробыть в ва-гоне пять-десять минут опасно для здоровья — кружится голова, болят и слезятся глаза, душит кашель, начинается рвота. И в этих вагонах собирались везти евреев! Нам с Харьей (русская жена Граудина, — М. З.) было вас жаль до боли…
В 1953 году после ареста Берии я и моя семья жили в Москве, в писательском доме в Лаврушинском переулке, № 17, в квартире писательницы Валерии Герасимовой — первой жены Александра Фадеева. И Герасимова рассказала нам, что Саша, как она называла Фа-деева, в один из февральских дней ей сказал, что «замышляется страшная акция против евреев…». Как известно, после развода с Фадеевым Валерия Герасимова вышла замуж за Бориса Левина — талантливого писателя, погибшего во время финской войны. У нее остал-ся ребенок, рожденный уже после гибели Левина, — девочка Анечка.
— А в нашем доме, — говорила Валерия Анатольевна, — столько писателей-евреев — Кирса-нов, Каверин, семья Михаила Голодного, поэт Юрий Левитанский, Кирилл Левин… Даже Миша Светлов готовился к худшему.
И еще одно доказательство, что такая акция готовилась. Граудин рассказал, что он как на-чальник политотдела Прибалтийской железной дороги (то есть Латвии, Литвы и Эстонии) получил письмо из Центрального Комитета партии Советского Союза: по линии полит-управления министерства путей сообщения подготовить список лиц не коренной нацио-нальности — инженеров, техников, руководителей различных отраслей дороги, их домаш-ние адреса, номера телефонов. Насчет «лиц некоренной национальности» — это была мас-кировка. Более того, из Москвы приезжали сотрудники аппарата ЦК и политуправления, перечитали этот список и взяли с собой. Один из них даже заметил Граудину: «У вас на дороге все руководящие посты занимают не национальные кадры, а евреи…»
Сегодня в Москве, если она не уехала, должна проживать дочь Карла Мартыновича — Людмила Карловна Граудина, доктор филологических наук. Она знает о нашей дружбе с ее славным отцом. Живет там и семья Михаила Матусовского — Инна, Евгения. Живет дочь Валерии Герасимовой — Аня Шаргунова, которую мы знали ребенком.
Как сказал мне Вениамин Александрович Каверин (мы были связаны двадцатилетней дружбой): «Только смерть палача спасла евреев еще от одной трагедии».
Михаил Зорин, Рига.
This email has been checked for viruses by Avast antivirus software.
http://www.avast.com
НравитсяНравится